Чистое сокровище - Страница 23

Острый приступ ревности неожиданно накатил на Кэти, но она справилась с собой и спокойно вышла на середину комнаты. Франческа вскинула на невестку холодный взгляд – и, слегка побледнев, поджала тонкие губы. Лучиана явственно икнула – и по-английски процедила совершенно убийственным тоном:

– Надеюсь, к приезду гостей твоя жена переоденется, Алессандро? Не собирается же она встречать гостей в нижнем белье?

Кэти улыбнулась змее со всей возможной нежностью.

– Собираюсь. Спасибо, что оценила мой наряд. Зависть другой женщины – лучший комплимент, не так ли?

На Кэти было простое черное платье из мягкой струящейся ткани – нечто вроде стилизованной греческой туники. Одно плечо было обнажено, с другого спускалась изящная драпировка, перехваченная серебряной пряжкой. Ткань платья была расшита крохотными стразами и очень маленькими серебряными звездочками – при малейшем движении создавалось ощущение, что ткань переливается, подобно глади ночного пруда при свете полной луны…

Кроме того, платье выгодно подчеркивало достоинства фигуры Кэт, а округлившийся живот ненавязчиво скрывало. Молодая женщина перестала обращать внимание на дам и устремила жадный и доверчивый взгляд на своего мужа, ища его поддержки, одобрения хотя бы улыбки…

В черных глазах Сандро на мгновение явственно промелькнуло восхищение – но уже в следующий миг он нахмурился, нерешительно покосившись на мать. Синьора Франческа произнесла что-то по-итальянски, очень тихо и строго. Сандро поставил бокал на каминную полку и подошел к Кэти.

– Ты прекрасно выглядишь, дорогая.

– Я старалась для тебя.

– Все замечательно, Кэт, но… мама полагает, тебе лучше надеть один из тех нарядов, которые вы вчера купили. Это платье не подходит к твоему… в твоем… положении. Так сказала мама, а ее вкусу я доверяю безоговорочно. Неужели так трудно прислушиваться к ее советам?

Холодное бешенство поднималось со дна души Кэти. «Мама сказала»! В ее «положении»!

Мама Кэти никогда не следила толком за тем, что носит ее дочь. Никогда не настаивала на аккуратных косичках и теплых рейтузах. Миссис Гроувз придерживалась того принципа, что человек должен сам принимать решения и нести за это ответственность. В детстве и юности Кэти горько жалела о том, что ее мать равнодушна к ней, но в эту минуту ей вдруг вспомнилась давно забытая сценка из школьной жизни…

Кэти, следуя безумной подростковой моде, явилась в школу в драных джинсах и с разноцветными прядями в белобрысой копне тщательно начесанных волос. Классная руководительница мисс Призм, злобная старая ведьма, только что не визжала и не топала ногами, после чего отказалась пускать Кэти на уроки и приказала родителям явиться в школу.

Мама совершенно случайно оказалась в Лондоне – в перерыве между соревнованиями. Она молча выслушала зареванную и обиженную Кэти и равнодушно пожала широкими, мускулистыми плечами профессиональной спортсменки.

– Неужели ты не можешь сама решить такой простой вопрос? Впрочем, раз вызвали – схожу.

И она пришла в школу, мама – стремительная, сухощавая, подтянутая, загорелая, убийственная, словно стрела, выпущенная из ее любимого лука…

Кэти на всю жизнь запомнила, как съежилась и стала меньше ростом мисс Призм, как вытянулось лицо у директора, когда в кабинете зазвучал низкий, чуть хрипловатый и совершенно спокойный мамин голос.

– Вы ухитрились нарушить сразу несколько статей английской Конституции – и после этого еще и высказываетесь в подобном недопустимом тоне? Нарушение прав ребенка, свободы личности, оскорбление достоинства, препятствование получению образования, публичное оскорбление словами и действием – полагаю, этим делом с удовольствием займется дисциплинарная комиссия Министерства образования. Вам, мисс Призм, могу сказать лишь то, что в моем понимании внешний вид и форма одежды никаким образом не могут влиять на уровень знаний учащегося. Разве что имело место нарушение внутреннего устава школы – но, насколько мне известно, наша школа муниципальная и ношение формы не является обязательным. Если я узнаю, что к моей дочери в результате этого инцидента относятся предвзято, я обращусь во все необходимые инстанции… и в суд, разумеется, тоже. Всего доброго.

Мама развернулась и вышла из кабинета, твердо и упруго ступая мускулистыми ногами, обутыми в белоснежные кроссовки…

Восхищенная Кэти догнала ее уже на улице и выдохнула:

– Ну, ма-ам! Ты вообще… Потрясающе!

Мама остановилась, повернулась к Кэти и отчеканила:

– Запомни: никто не защитит тебя лучше, чем ты сама. Хочешь победить – стань первой во всем. Докажи свою правоту делом. Будь сильной. Тогда и только тогда у тебя будет право и на собственное мнение, и на ношение дурацкой одежды, и на самостоятельность. Да, чуть не забыла: если в ближайшие две недели ты получишь хоть одну неудовлетворительную оценку по любому предмету – отправлю в интернат.

Мама, мама, как жаль, что ты сейчас далеко, в Америке…

Будь ты сейчас здесь – змея Лучиана уползла бы в свою нору, а синьора Франческа сделала бы вид, что все нормально. И Алессандро перестал бы разговаривать, как старая дева прошлого столетия, считавшая слово «беременность» неприличным…

Впрочем, ты не стала бы меня защищать, мама. Ведь я уже выросла. Я сама скоро стану мамой. А ты всегда говорила, что взрослый человек должен уметь постоять за себя…

Кэти спокойно выпрямилась и обратилась к Микеланджело:

– Будьте добры, синьор Микеланджело, принесите мне яблочного сока, если вас не затруднит.